15.08.2013 в 00:53
Пишет Wand-e-ring:Название: Сезон дождей
Автор: wandering
Бета/гамма: временно отсутствует
Фендом: Блич
Персонажи/пейринги: Бьякуя, Хисана, ОЖП
Жанр: попытка юмора, гет, агнст, мистика
Рейтинг: pg-13
Размер: мини, 7стр.
Статус: закончен
Предупреждения: оос
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: все права у Кубо, я героев люблю)
читать дальшеСезон дождей* Бьякуя не любил.
Он вызывал в нём физическое отторжение в виде постоянных приступов головной боли и неясных, размытых снов, по пробуждении оставляющих только привкус горечи. Ни единого образа наутро у капитана не оставалось, что вызывало и смутное облегчение, и досаду.
Но сегодняшнее утро превзошло по остаточным от сна явлениям все мыслимые пределы: Бьякуя проснулся разбитым и измученным больше, чем если бы трое суток без сна сражался с пустыми или неделю проводил учения в своём отряде. В какой-то момент Бьякуе показалось, что вспомни он свой сегодняшний сон - и головная боль отпустит, а может даже никогда не вернётся. Но это были лишь мимолетные утренние мысли, на которых капитан себе долго задерживаться не позволил. Незачем.
Тихим шагом направляясь в сторону расположения своего отряда, Бьякуя старался как можно меньше тревожить засевшую в голове горячей иглой боль, что со стороны придавало ему вид ещё более высокомерный и холодный, чем обычно. По-крайней мере, все попадавшиеся на пути шинигами предпочитали быстро поклонившись, убраться восвояси.
Абараи же, обозрев в кабинете чересчур прямую спину Кучики, молча принёс горячий чай и зажег в кабинете благовония с запахом лаванды. Уж кто-кто, а Ренджи слишком хорошо изучил капитана за столько лет. Этот сезон дождей был далеко не первым.
И то, что сейчас Бьякуя лишь молча взял горячую кружку, согревая ледяные пальцы и стараясь при этом почти не шевелить головой, только подтвердило догадки лейтенанта.
То, что капитан не просил помощи – было привычным и нормальным. А вот то, что он её принял, говорило о том, что силы его на пределе. В чём капитан не признался бы даже самому себе, это Ренджи знал точно.
Понимающе и сочувственно глянув в сторону Бьякуи, стараясь не делать по-возможности, ни одного лишнего движения (не дай ками капитан заметит его взгляд! Ведь в доказательство обратного ещё и нагрузит себя чем!), Абараи уселся за свой стол, стараясь производить как можно меньше шума от перекладываемых бумаг.
Бьякуя поморщился. Давать своему лейтенанту повод себя жалеть было совершенно не в его духе. Но в этом году сезон начался раньше и головная боль, отчего-то, мучила сильнее. Даже Рукия, обычно заботившаяся о брате на расстоянии, в это лето не могла скрыть своей тревоги и навещала его чаще, приходя вместо слуг сама.
Всё это вместе – молчаливые(!) действия Ренджи и явная обеспокоенность Рукии не нравились Кучики, но поделать с этим он ничего не мог. Даже Унохана-тайчо застав однажды Бьякую в таком состоянии признала, что с подобной болезнью, имеющей психологические причины, может справиться только он сам. Но какие-то лекарства, облегчающие его мигрени, всё же дала. Надо ли говорить, что он «забывал» их принимать? И надо ли упоминать, что Рукия регулярно старалась их подсунуть ему?
Большинство окружающих уже давно привыкли к тому, что со своими проблемами Бьякуя справляется сам и, скорее всего, даже не догадывалось, что у него могут быть какие-то проблемы – он тщательно своим поведением это мнение поддерживал. Только не эти двое. Нельзя не признать, что они явно старались помочь, но в большинстве случаев Бьякуе казалось, что они только меша... тратят свои усилия не на то. Хотя неблагодарным он не был никогда, разве что – упрямым.
Вот и сейчас, спустя некоторое время почувствовав облегчение, он с еле заметным вздохом обратился к Ренджи:
- Благодарю за чай. Где основные документы, Ренджи?
Бьякуя не мог не заметить, что его обычно заваленный стол сегодня почти пуст, да и на столе у Ренджи бумаг не прибавилось.
Абараи мысленно треснул себя по лбу. Ну, что за идиот! Он ведь обещал Рукии, что прикроет её, когда та силком забрала у него документы! И почему он забыл придумать достойное объяснение? Скажи он капитану, что уже всё заполнил, тот не поверит. И потребует отдать, чтобы переделать. А сказать правду, так потом от Рукии такое...огреб...получишь, что только держись!
- Эм...Ну...Как бы...
Лучшего способа вывести Бьякую из себя, чем что-то промямлить, просто не существовало даже в обычное время. А сегодня – в особенности. Кучики встал(в голове при этом полыхнуло), развернулся к лейтенанту всем корпусом. Стальные глаза потемнели, с гневом глядя на Ренджи.
- Где бумаги, лейтенант Абараи?
А вот это уже была почти катастрофа – полным званием и по фамилии капитан уже давно называл Ренджи только в минуты крайнего раздражения. И хоть голос Бьякуя не повысил, Ренджи спинным мозгом почуял грозящие неприятности.
«Кажется запахло жаренным...эээ...нет...замороженным...нет...сакурой...», - мелькнуло в голове лейтенанта.
Эх, и где тот почти мирный и почти неопасный капитан, сидящий здесь всего несколько минут назад?
- Итак? – взгляд Кучики, гипнотизировавший растерянного Ренджи, обрел прежний стальной блеск, который тоже не сулил ничего хорошего.
Как же быть? Ренджи пообещал Рукии, что сделает всё, чтобы отправить сегодня капитана домой. Домой? Точно!
- Они у вас дома, рокубантай-тайчо, - четко оттарабанил Ренджи. И видя вопросительно изогнутую бровь командира добавил, - Я думал, что вы сегодня дома работать будете. Вот и отправил...
И честно уставился капитану в глаза. Слишком честно.
- Мне принести их, капитан? – на физиономии Ренджи отражалась только крайняя исполнительность, а в голосе слышалось только желание угодить.
Что ещё больше укрепило подозрения Бьякуи в том, что заговор имеет место быть. Кучики в упор глянул на лейтенанта. Тот стоял, вытянувшись по струнке, сохраняя на лице выражение тупого солдафона. Да, «валять дурака» Ренджи явно умел. Если б Бьякуя мог отвернуться, то непременно сделал бы это, а так ему пришлось спрятать улыбку в кулак и замаскировать её легким покашливанием. Вовсе незачем поважать** этого не в меру старательного, но плохого актера и давать ему повод думать, что таким поведением он может капитана развеселить. Ну, или хотя бы смягчить.
«Без Рукии тут явно не обошлось», - промелькнуло в голове у Бьякуи. Он устало прикрыл глаза. Ну, и что с ними делать?
А может и вправду, поработать дома? Что-то сегодня больше чем обычно хватает сердце...
- Нет, Ренджи. Я сам принесу. Тебе ещё тренировку проводить сегодня в отряде.
- Да, капитан. Всё будет сделано, капитан, - Ренджи едва сумел подавить радость от того, что их с Рукией план по выдворению Бьякуи в поместье всё же удался. Нужно быть осторожным! А то вон как капитан пристально глянул – аж лопатки свело.
«Ладно. На сегодня сдаюсь», - подумалось Бьякуе.
Эта игра под названием «я знаю, что ты знаешь, что я знаю, но давайте все сделаем вид, что ничего не было» (в варианте Бьякуи - «Не было ничего», в варианте Рукии - «Вам показалось») между ними тремя длилась уже давно. С переменным успехом. Хотя благодаря сдержанности и немногословности Бьякуи у всех до сих пор получалось усиленно делать вид, что ничего такого не происходит. Но Кучики не был бы Кучики, если бы на правах сильного не оставил бы за собой последнее слово:
- Ренджи, - не оборачиваясь, уже уходя, кинул в дверях Бьякуя.
- Да, капитан?
- Не дай ками я не найду документы у себя в кабинете...
Ренджи похолодел. Оставалось только надеяться, что Рукия свою часть плана выполнит безупречно и успеет оставить уже заполненные документы на столе у брата. Иначе... Нет, даже думать не хотелось, что может сделать с ним капитан... Рукии-то точно не влетит. Она же – Кучики. А если и влетит, то она выкрутится. На крайний случай состроит брату жалостливые глазки и заставит того сделать по-своему. Ренджи последнее время всё чаще терзали сомнения в том, что она Бьякуе не кровная родственница...
Покинув кабинет, Бьякуя задумался. Ему так хотелось пойти пешком, в надежде, что он отвлечётся от терзающей боли, но на улице шёл дождь. А если точнее, то лил проливной ливень. Тратить последние силы на «невидимую поступь» в его состоянии было верхом неразумия. Но особо выбирать не приходилось, ибо ливень был аргументом весомым. И Бьякуя, собравшись, кинул себя в шунпо.
«Что-то непозволительно я расклеился», - медленно, как бы лениво вползла мысль, когда он обнаружил себя в поместье, в заброшенной беседке на берегу старого пруда. Последний «шаг» он совершил, чувствуя себя как в тумане, и не очень хорошо помнил, какое направление выбрал.
Здесь, в этой части усадьбы, он не был уже давно, очень давно. В последнее время он бывал здесь всё реже. И не потому, что не хотел, просто как-то не складывалось.
Сюда он приходил раньше по особенным дням, особенно памятным событиям, связанным с Хисаной. Это был её пруд и её беседка. Маленькая, уютная - она чем-то напоминала свою хозяйку, давно не переступавшую её порога. Постепенно беседка ветшала, а пруд мелел. Но Бьякуя ничего не давал переделать, оставив этот участок поместья диким и заброшенным. Ещё после смерти жены приказал вырыть другой пруд, прямо перед домом. Большой и чистый, украшенный дугообразными мостиками с красивого литья решётками, заселённый карпами, он радовал глаз. Но не сердце. Сердце отдыхало и болело, терзалось и утешалось вот здесь – в увитой плющом старой и заброшенной беседке, на берегу маленького пруда, заросшего по краям рогозом и камышом.
Видимо, Бьякуя и вправду устал, поскольку мысли текли нехотя, с усилием:
«Наверное, пусть документы подождут... Переждать, что ли, дождь здесь?»
Бьякуя повернулся внутрь беседки, окинул взглядом всё еще сохранившую остатки былой красоты ограду, совсем непрохудившуюся крышу и опустился в единственное деревянное маленькое кресло, каким-то чудом сохранившееся, только жалобно скрипнувшее под его весом.
«Посижу я здесь немного. Хорошо, Хисана?»
Найдя опору для предательски разрывающейся от боли головы, он с наслаждением закрыл глаза.
И спустя пару секунд увидел над собой темное и светлое, изумрудно-перламутровое колышущееся и искрящееся зелёным светом пространство. Он обнаружил себя лежащим под деревьями с такой густой листвой, что солнце почти не пробивалось сквозь неё, только расцвечивало проблесками золотого сияния.
«Ведь только что лил дождь, разве нет?» - появившаяся мысль не удивила и не оставила после себя никаких эмоций. Он вообще чувствовал себя невероятно успокоенным, будто плыл в лодке по медленному течению тихой лесной речки.
Из-за густо росших деревьев, в месте, где лежал Бьякуя, царил полумрак. Легкий и теплый ветерок гулял по кронам, не спускаясь ниже и никак не задевая мягкой и густой травы, на которой лежал Кучики. В этом месте царило поразительное спокойствие и тишина, нарушаемая только шелестом листвы, который идеально вплетался в гармонию этого места. Тишина стояла не обычная, а какая-то живая, торжественно-умиротворяющая.
«И где же это я?»
Полежав несколько минут, с сожалением понимая, что нужно двигаться – долго бездействовать он себе не позволял – Бьякуя приподнялся на локтях. Да так и замер.
Невдалеке, в поле его зрения, но не в непосредственной близости стояли две фигуры. Разглядеть при таком освящении их было нереально, видны были только очертания, но быстрый взгляд воина уже отметил фигуру женщины и маленькой девочки. Опасности Бьякуя не ощутил, глаза ещё не разглядели детали, а сердце уже ухнуло вниз, а затем понеслось вскачь, узнавая.
Фигуры начали приближаться. И хотя его разум отказывался верить, душа уже рвалась навстречу, разрываясь от горького счастья:
- Хисана?!
- Мой господин!
Глаза Бьякуи, чуть привыкшие к полутени, уже различали знакомые черты:
- Хисана... - только прошептать он и смог.
Сладкая, мучительная боль разлилась в груди, не давая пошевелиться. Хисана, подбежав, упала на колени и, не давая Бьякуе подняться, обняла и прижалась к нему изо всех сил:
- Бьякуя-сама...
Всё, на что его хватило, это оторвать одну руку от земли и прижать Хисану к себе. Горло перехватило, ни одного звука из себя выдавить он был не в состоянии, задыхаясь и растеряв все мысли до единой. Хисана плакала, а он только и мог, что, запустив пальцы в её волосы, вдыхать такой щемяще-знакомый, почти забытый родной запах. А немного спустя, обретя, наконец выровнявшееся дыхание, он прижался губами к её губам, целовал солёные щеки, закрытые глаза и снова губы, тоже солёные от слез.
Хисана счастливо засмеялась, обняла его за шею крепко-крепко, как редко позволяла себе при жизни и прошептала:
- У нас совсем мало времени, Бьякуя-сама. Мы ненадолго.
Да, он знал. Он знал это. И не хотел. Внутри всё кричало о том, что он останется здесь, что никуда не отпустит её больше, что невозможно и немыслимо жить вот так – без неё. Но привычное самообладание взяло верх, подчинившись разуму, который только и сказал, что этот бунт ни к чему не приведёт. Поэтому отметя самое главное, Бьякуя, чтобы обрести хоть какую-то опору в творящемся безумии, зацепился, казалось бы, за второстепенное:
- Мы?
Хисана, ослабив объятия, скользнула ладошками ему на грудь и заглянула в глаза:
- Мы, мой господин.
И, обернувшись к стоящей неподалеку девочке, так и не произнесшей ни слова и молча наблюдающей картину их встречи, позвала:
- Ханами-чан, подойди.
В душе Бьякуи всё перевернулось и замерло, когда маленькая красавица в традиционном кимоно подошла чуть ближе, поклонилась и, молча, со смущенной улыбкой подняла на него глаза. Огромные. Серые. Стальные. Такие удивительно знакомые. Где он мог их видеть?
- Ханами***...
Не замечая, что шепчет вслух, не веря своим ощущениям и своему сердцу, он в растерянности глянул на Хисану. Та с улыбкой смотрела на девочку:
- Поздоровайся, Ханами-чан.
- Коннитива, отоо-сан****, - поздоровалась чистым и звонким голосом маленькая копия Хисаны с глазами Бьякуи. И поклонилась.
- Отоо... - Бьякуя в наступившем озарении повернулся к жене.
- Наша дочь, мой господин, - поклонилась ему та.
«Это слишком... Этого не может быть! Это...»
Ему казалось, что сердце не выдержит такой перегрузки, такого избытка недоумения и радости. Как реагировать? Что делать? Далекая и несбыточная, такая нереальная и неосуществленная в жизни мечта стояла сейчас перед ним. Стыдно признаться, но о сыне он не мечтал никогда, даже сознавая, что клану нужен наследник. И всегда желал, чтобы Хисана родила ему дочь. И вот, дочь стоит перед ним, глядя на него такими знакомыми и незнакомыми глазами, а он даже не знает, что сказать.
«Это твоя дочь!»
- Я...
Кучики запнулся, не зная, как реагировать, какие выбрать слова. Мысли метались, одно за другим перед глазами промелькнули события из такого далёкого прошлого.
- Так вот о чём ты тогда просила Унохану мне не говорить...
Как возможно всю бурю чувств и эмоций, всё накопившуюся тоску и нерастраченную радость, все годы затворничества и несбывшихся надежд вложить в несколько слов? Нет, ему было что сказать, просто он не знал – как.
С усилием вернувшись в происходящую нереальную реальность, снова глянув на дочь, Бьякуя с трудом выдавил из себя:
- Подойди, Ханами-чан.
И протянул ей руку.
Девочка подошла, и, вложив свои крохотные пальчики в отцовскую ладонь, зарделась и прошептала:
- Ты очень красивый, отоо-сан.
- Ханами-чан, так нельзя говорить с взрослыми! – одернула дочь со смехом Хисана.
Бьякуя никогда не слышал, чтобы она так смеялась при жизни – с искрящейся радостью и тайной материнской гордостью. Он залюбовался ими обеими.
- Я счастлив видеть тебя, Ханами - радость моя! – эти слова вылились из сердца сами собой.
И не желая отпускать дочь, Бьякуя склонил голову и поцеловал ей руку, которую так и не выпустил. Когда-то этот жест, перенятый им от европейцев, помог ему сблизиться с её матерью.
- Мой господин...Не балуйте девочку... - в голосе Хисаны зазвучала грусть.
Бьякуя поднял на неё глаза и моментально всё понял. В глазах Хисаны снова стояли слезы.
Она обеими ладонями обхватила его голову и прижалась губами к его горячему лбу. Потом снова заглянула в глаза:
- Нам пора, мой господин, - с трудом прошептала Хисана. - Берегите себя, мой господин. Мы будем ждать вас, очень ждать... Только вы живите долго... Бьякуя-сама...
Она протянула руку Ханами и они обе растаяли в воздухе. Это произошло так быстро, что Бьякуя так и остался сидеть на земле, держа в опустевшей руке воздух вместо маленькой ладошки дочери. Ошеломлённый, оглушённый, не успевший отойти от радости встречи, пытаясь приготовиться к боли от новой утраты, он судорожно выдохнул и закрыл глаза.
Открыв их, он обнаружил себя там же, где застал его последний приступ беспощадной боли – в старой заброшенной беседке возле пруда. Дождь всё ещё шел, но явно подходил к концу, шлёпая по листве редкими каплями. Голова была на удивление легкой. Бьякуя не сразу осознал, что острой, тянущей, разрывающей на мелкие части боли больше нет. Он поднял правую ладонь и долго держал её раскрытой перед глазами – кожа всё ещё хранила ощущение прикосновения детских пальцев. Стараясь не думать ни о чём, Бьякуя перевел взгляд на проглянувшее сквозь грозовые тучи небо, стоявший в зелени сад и отражение всего этого в глади пруда. Он в кои-то веки позволил себе прислушаться к самому себе: на душе было удивительно спокойно и грустно. Но как-то очень по-светлому грустно. В том, что увиденное сном не было, он ни капли не сомневался. Глядя на проблески в облаках лазурно-голубого, удивительного летнего оттенка неба, он прошептал:
- Любовь моя... и Радость моя... Мы с вами обязательно встретимся...
*- сезон дождей длится в Японии примерно с середины мая по середину июня, как правило совпадает с временем цветения сливы, потом сакуры и тд.
И если кто не помнит - Хисана умерла как раз в это время или чуть-чуть раньше.
**- допускать, разрешать, идти на поводу
***- так в Японии называют время цветения сакуры. Ну, начинается всё со сливы, но опустим этот момент, уж больно символика хороша )))
****- вежливая, более официальная форма приветствия в Японии, эквивалентная нашей: «Здравствуйте, отец»
И хоть этот арт подходит по смыслу, но арт Tovik просто шикарен
Тот самый арт Tovik
URL записиАвтор: wandering
Бета/гамма: временно отсутствует
Фендом: Блич
Персонажи/пейринги: Бьякуя, Хисана, ОЖП
Жанр: попытка юмора, гет, агнст, мистика
Рейтинг: pg-13
Размер: мини, 7стр.
Статус: закончен
Предупреждения: оос
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: все права у Кубо, я героев люблю)
читать дальшеСезон дождей* Бьякуя не любил.
Он вызывал в нём физическое отторжение в виде постоянных приступов головной боли и неясных, размытых снов, по пробуждении оставляющих только привкус горечи. Ни единого образа наутро у капитана не оставалось, что вызывало и смутное облегчение, и досаду.
Но сегодняшнее утро превзошло по остаточным от сна явлениям все мыслимые пределы: Бьякуя проснулся разбитым и измученным больше, чем если бы трое суток без сна сражался с пустыми или неделю проводил учения в своём отряде. В какой-то момент Бьякуе показалось, что вспомни он свой сегодняшний сон - и головная боль отпустит, а может даже никогда не вернётся. Но это были лишь мимолетные утренние мысли, на которых капитан себе долго задерживаться не позволил. Незачем.
Тихим шагом направляясь в сторону расположения своего отряда, Бьякуя старался как можно меньше тревожить засевшую в голове горячей иглой боль, что со стороны придавало ему вид ещё более высокомерный и холодный, чем обычно. По-крайней мере, все попадавшиеся на пути шинигами предпочитали быстро поклонившись, убраться восвояси.
Абараи же, обозрев в кабинете чересчур прямую спину Кучики, молча принёс горячий чай и зажег в кабинете благовония с запахом лаванды. Уж кто-кто, а Ренджи слишком хорошо изучил капитана за столько лет. Этот сезон дождей был далеко не первым.
И то, что сейчас Бьякуя лишь молча взял горячую кружку, согревая ледяные пальцы и стараясь при этом почти не шевелить головой, только подтвердило догадки лейтенанта.
То, что капитан не просил помощи – было привычным и нормальным. А вот то, что он её принял, говорило о том, что силы его на пределе. В чём капитан не признался бы даже самому себе, это Ренджи знал точно.
Понимающе и сочувственно глянув в сторону Бьякуи, стараясь не делать по-возможности, ни одного лишнего движения (не дай ками капитан заметит его взгляд! Ведь в доказательство обратного ещё и нагрузит себя чем!), Абараи уселся за свой стол, стараясь производить как можно меньше шума от перекладываемых бумаг.
Бьякуя поморщился. Давать своему лейтенанту повод себя жалеть было совершенно не в его духе. Но в этом году сезон начался раньше и головная боль, отчего-то, мучила сильнее. Даже Рукия, обычно заботившаяся о брате на расстоянии, в это лето не могла скрыть своей тревоги и навещала его чаще, приходя вместо слуг сама.
Всё это вместе – молчаливые(!) действия Ренджи и явная обеспокоенность Рукии не нравились Кучики, но поделать с этим он ничего не мог. Даже Унохана-тайчо застав однажды Бьякую в таком состоянии признала, что с подобной болезнью, имеющей психологические причины, может справиться только он сам. Но какие-то лекарства, облегчающие его мигрени, всё же дала. Надо ли говорить, что он «забывал» их принимать? И надо ли упоминать, что Рукия регулярно старалась их подсунуть ему?
Большинство окружающих уже давно привыкли к тому, что со своими проблемами Бьякуя справляется сам и, скорее всего, даже не догадывалось, что у него могут быть какие-то проблемы – он тщательно своим поведением это мнение поддерживал. Только не эти двое. Нельзя не признать, что они явно старались помочь, но в большинстве случаев Бьякуе казалось, что они только меша... тратят свои усилия не на то. Хотя неблагодарным он не был никогда, разве что – упрямым.
Вот и сейчас, спустя некоторое время почувствовав облегчение, он с еле заметным вздохом обратился к Ренджи:
- Благодарю за чай. Где основные документы, Ренджи?
Бьякуя не мог не заметить, что его обычно заваленный стол сегодня почти пуст, да и на столе у Ренджи бумаг не прибавилось.
Абараи мысленно треснул себя по лбу. Ну, что за идиот! Он ведь обещал Рукии, что прикроет её, когда та силком забрала у него документы! И почему он забыл придумать достойное объяснение? Скажи он капитану, что уже всё заполнил, тот не поверит. И потребует отдать, чтобы переделать. А сказать правду, так потом от Рукии такое...огреб...получишь, что только держись!
- Эм...Ну...Как бы...
Лучшего способа вывести Бьякую из себя, чем что-то промямлить, просто не существовало даже в обычное время. А сегодня – в особенности. Кучики встал(в голове при этом полыхнуло), развернулся к лейтенанту всем корпусом. Стальные глаза потемнели, с гневом глядя на Ренджи.
- Где бумаги, лейтенант Абараи?
А вот это уже была почти катастрофа – полным званием и по фамилии капитан уже давно называл Ренджи только в минуты крайнего раздражения. И хоть голос Бьякуя не повысил, Ренджи спинным мозгом почуял грозящие неприятности.
«Кажется запахло жаренным...эээ...нет...замороженным...нет...сакурой...», - мелькнуло в голове лейтенанта.
Эх, и где тот почти мирный и почти неопасный капитан, сидящий здесь всего несколько минут назад?
- Итак? – взгляд Кучики, гипнотизировавший растерянного Ренджи, обрел прежний стальной блеск, который тоже не сулил ничего хорошего.
Как же быть? Ренджи пообещал Рукии, что сделает всё, чтобы отправить сегодня капитана домой. Домой? Точно!
- Они у вас дома, рокубантай-тайчо, - четко оттарабанил Ренджи. И видя вопросительно изогнутую бровь командира добавил, - Я думал, что вы сегодня дома работать будете. Вот и отправил...
И честно уставился капитану в глаза. Слишком честно.
- Мне принести их, капитан? – на физиономии Ренджи отражалась только крайняя исполнительность, а в голосе слышалось только желание угодить.
Что ещё больше укрепило подозрения Бьякуи в том, что заговор имеет место быть. Кучики в упор глянул на лейтенанта. Тот стоял, вытянувшись по струнке, сохраняя на лице выражение тупого солдафона. Да, «валять дурака» Ренджи явно умел. Если б Бьякуя мог отвернуться, то непременно сделал бы это, а так ему пришлось спрятать улыбку в кулак и замаскировать её легким покашливанием. Вовсе незачем поважать** этого не в меру старательного, но плохого актера и давать ему повод думать, что таким поведением он может капитана развеселить. Ну, или хотя бы смягчить.
«Без Рукии тут явно не обошлось», - промелькнуло в голове у Бьякуи. Он устало прикрыл глаза. Ну, и что с ними делать?
А может и вправду, поработать дома? Что-то сегодня больше чем обычно хватает сердце...
- Нет, Ренджи. Я сам принесу. Тебе ещё тренировку проводить сегодня в отряде.
- Да, капитан. Всё будет сделано, капитан, - Ренджи едва сумел подавить радость от того, что их с Рукией план по выдворению Бьякуи в поместье всё же удался. Нужно быть осторожным! А то вон как капитан пристально глянул – аж лопатки свело.
«Ладно. На сегодня сдаюсь», - подумалось Бьякуе.
Эта игра под названием «я знаю, что ты знаешь, что я знаю, но давайте все сделаем вид, что ничего не было» (в варианте Бьякуи - «Не было ничего», в варианте Рукии - «Вам показалось») между ними тремя длилась уже давно. С переменным успехом. Хотя благодаря сдержанности и немногословности Бьякуи у всех до сих пор получалось усиленно делать вид, что ничего такого не происходит. Но Кучики не был бы Кучики, если бы на правах сильного не оставил бы за собой последнее слово:
- Ренджи, - не оборачиваясь, уже уходя, кинул в дверях Бьякуя.
- Да, капитан?
- Не дай ками я не найду документы у себя в кабинете...
Ренджи похолодел. Оставалось только надеяться, что Рукия свою часть плана выполнит безупречно и успеет оставить уже заполненные документы на столе у брата. Иначе... Нет, даже думать не хотелось, что может сделать с ним капитан... Рукии-то точно не влетит. Она же – Кучики. А если и влетит, то она выкрутится. На крайний случай состроит брату жалостливые глазки и заставит того сделать по-своему. Ренджи последнее время всё чаще терзали сомнения в том, что она Бьякуе не кровная родственница...
Покинув кабинет, Бьякуя задумался. Ему так хотелось пойти пешком, в надежде, что он отвлечётся от терзающей боли, но на улице шёл дождь. А если точнее, то лил проливной ливень. Тратить последние силы на «невидимую поступь» в его состоянии было верхом неразумия. Но особо выбирать не приходилось, ибо ливень был аргументом весомым. И Бьякуя, собравшись, кинул себя в шунпо.
«Что-то непозволительно я расклеился», - медленно, как бы лениво вползла мысль, когда он обнаружил себя в поместье, в заброшенной беседке на берегу старого пруда. Последний «шаг» он совершил, чувствуя себя как в тумане, и не очень хорошо помнил, какое направление выбрал.
Здесь, в этой части усадьбы, он не был уже давно, очень давно. В последнее время он бывал здесь всё реже. И не потому, что не хотел, просто как-то не складывалось.
Сюда он приходил раньше по особенным дням, особенно памятным событиям, связанным с Хисаной. Это был её пруд и её беседка. Маленькая, уютная - она чем-то напоминала свою хозяйку, давно не переступавшую её порога. Постепенно беседка ветшала, а пруд мелел. Но Бьякуя ничего не давал переделать, оставив этот участок поместья диким и заброшенным. Ещё после смерти жены приказал вырыть другой пруд, прямо перед домом. Большой и чистый, украшенный дугообразными мостиками с красивого литья решётками, заселённый карпами, он радовал глаз. Но не сердце. Сердце отдыхало и болело, терзалось и утешалось вот здесь – в увитой плющом старой и заброшенной беседке, на берегу маленького пруда, заросшего по краям рогозом и камышом.
Видимо, Бьякуя и вправду устал, поскольку мысли текли нехотя, с усилием:
«Наверное, пусть документы подождут... Переждать, что ли, дождь здесь?»
Бьякуя повернулся внутрь беседки, окинул взглядом всё еще сохранившую остатки былой красоты ограду, совсем непрохудившуюся крышу и опустился в единственное деревянное маленькое кресло, каким-то чудом сохранившееся, только жалобно скрипнувшее под его весом.
«Посижу я здесь немного. Хорошо, Хисана?»
Найдя опору для предательски разрывающейся от боли головы, он с наслаждением закрыл глаза.
И спустя пару секунд увидел над собой темное и светлое, изумрудно-перламутровое колышущееся и искрящееся зелёным светом пространство. Он обнаружил себя лежащим под деревьями с такой густой листвой, что солнце почти не пробивалось сквозь неё, только расцвечивало проблесками золотого сияния.
«Ведь только что лил дождь, разве нет?» - появившаяся мысль не удивила и не оставила после себя никаких эмоций. Он вообще чувствовал себя невероятно успокоенным, будто плыл в лодке по медленному течению тихой лесной речки.
Из-за густо росших деревьев, в месте, где лежал Бьякуя, царил полумрак. Легкий и теплый ветерок гулял по кронам, не спускаясь ниже и никак не задевая мягкой и густой травы, на которой лежал Кучики. В этом месте царило поразительное спокойствие и тишина, нарушаемая только шелестом листвы, который идеально вплетался в гармонию этого места. Тишина стояла не обычная, а какая-то живая, торжественно-умиротворяющая.
«И где же это я?»
Полежав несколько минут, с сожалением понимая, что нужно двигаться – долго бездействовать он себе не позволял – Бьякуя приподнялся на локтях. Да так и замер.
Невдалеке, в поле его зрения, но не в непосредственной близости стояли две фигуры. Разглядеть при таком освящении их было нереально, видны были только очертания, но быстрый взгляд воина уже отметил фигуру женщины и маленькой девочки. Опасности Бьякуя не ощутил, глаза ещё не разглядели детали, а сердце уже ухнуло вниз, а затем понеслось вскачь, узнавая.
Фигуры начали приближаться. И хотя его разум отказывался верить, душа уже рвалась навстречу, разрываясь от горького счастья:
- Хисана?!
- Мой господин!
Глаза Бьякуи, чуть привыкшие к полутени, уже различали знакомые черты:
- Хисана... - только прошептать он и смог.
Сладкая, мучительная боль разлилась в груди, не давая пошевелиться. Хисана, подбежав, упала на колени и, не давая Бьякуе подняться, обняла и прижалась к нему изо всех сил:
- Бьякуя-сама...
Всё, на что его хватило, это оторвать одну руку от земли и прижать Хисану к себе. Горло перехватило, ни одного звука из себя выдавить он был не в состоянии, задыхаясь и растеряв все мысли до единой. Хисана плакала, а он только и мог, что, запустив пальцы в её волосы, вдыхать такой щемяще-знакомый, почти забытый родной запах. А немного спустя, обретя, наконец выровнявшееся дыхание, он прижался губами к её губам, целовал солёные щеки, закрытые глаза и снова губы, тоже солёные от слез.
Хисана счастливо засмеялась, обняла его за шею крепко-крепко, как редко позволяла себе при жизни и прошептала:
- У нас совсем мало времени, Бьякуя-сама. Мы ненадолго.
Да, он знал. Он знал это. И не хотел. Внутри всё кричало о том, что он останется здесь, что никуда не отпустит её больше, что невозможно и немыслимо жить вот так – без неё. Но привычное самообладание взяло верх, подчинившись разуму, который только и сказал, что этот бунт ни к чему не приведёт. Поэтому отметя самое главное, Бьякуя, чтобы обрести хоть какую-то опору в творящемся безумии, зацепился, казалось бы, за второстепенное:
- Мы?
Хисана, ослабив объятия, скользнула ладошками ему на грудь и заглянула в глаза:
- Мы, мой господин.
И, обернувшись к стоящей неподалеку девочке, так и не произнесшей ни слова и молча наблюдающей картину их встречи, позвала:
- Ханами-чан, подойди.
В душе Бьякуи всё перевернулось и замерло, когда маленькая красавица в традиционном кимоно подошла чуть ближе, поклонилась и, молча, со смущенной улыбкой подняла на него глаза. Огромные. Серые. Стальные. Такие удивительно знакомые. Где он мог их видеть?
- Ханами***...
Не замечая, что шепчет вслух, не веря своим ощущениям и своему сердцу, он в растерянности глянул на Хисану. Та с улыбкой смотрела на девочку:
- Поздоровайся, Ханами-чан.
- Коннитива, отоо-сан****, - поздоровалась чистым и звонким голосом маленькая копия Хисаны с глазами Бьякуи. И поклонилась.
- Отоо... - Бьякуя в наступившем озарении повернулся к жене.
- Наша дочь, мой господин, - поклонилась ему та.
«Это слишком... Этого не может быть! Это...»
Ему казалось, что сердце не выдержит такой перегрузки, такого избытка недоумения и радости. Как реагировать? Что делать? Далекая и несбыточная, такая нереальная и неосуществленная в жизни мечта стояла сейчас перед ним. Стыдно признаться, но о сыне он не мечтал никогда, даже сознавая, что клану нужен наследник. И всегда желал, чтобы Хисана родила ему дочь. И вот, дочь стоит перед ним, глядя на него такими знакомыми и незнакомыми глазами, а он даже не знает, что сказать.
«Это твоя дочь!»
- Я...
Кучики запнулся, не зная, как реагировать, какие выбрать слова. Мысли метались, одно за другим перед глазами промелькнули события из такого далёкого прошлого.
- Так вот о чём ты тогда просила Унохану мне не говорить...
Как возможно всю бурю чувств и эмоций, всё накопившуюся тоску и нерастраченную радость, все годы затворничества и несбывшихся надежд вложить в несколько слов? Нет, ему было что сказать, просто он не знал – как.
С усилием вернувшись в происходящую нереальную реальность, снова глянув на дочь, Бьякуя с трудом выдавил из себя:
- Подойди, Ханами-чан.
И протянул ей руку.
Девочка подошла, и, вложив свои крохотные пальчики в отцовскую ладонь, зарделась и прошептала:
- Ты очень красивый, отоо-сан.
- Ханами-чан, так нельзя говорить с взрослыми! – одернула дочь со смехом Хисана.
Бьякуя никогда не слышал, чтобы она так смеялась при жизни – с искрящейся радостью и тайной материнской гордостью. Он залюбовался ими обеими.
- Я счастлив видеть тебя, Ханами - радость моя! – эти слова вылились из сердца сами собой.
И не желая отпускать дочь, Бьякуя склонил голову и поцеловал ей руку, которую так и не выпустил. Когда-то этот жест, перенятый им от европейцев, помог ему сблизиться с её матерью.
- Мой господин...Не балуйте девочку... - в голосе Хисаны зазвучала грусть.
Бьякуя поднял на неё глаза и моментально всё понял. В глазах Хисаны снова стояли слезы.
Она обеими ладонями обхватила его голову и прижалась губами к его горячему лбу. Потом снова заглянула в глаза:
- Нам пора, мой господин, - с трудом прошептала Хисана. - Берегите себя, мой господин. Мы будем ждать вас, очень ждать... Только вы живите долго... Бьякуя-сама...
Она протянула руку Ханами и они обе растаяли в воздухе. Это произошло так быстро, что Бьякуя так и остался сидеть на земле, держа в опустевшей руке воздух вместо маленькой ладошки дочери. Ошеломлённый, оглушённый, не успевший отойти от радости встречи, пытаясь приготовиться к боли от новой утраты, он судорожно выдохнул и закрыл глаза.
Открыв их, он обнаружил себя там же, где застал его последний приступ беспощадной боли – в старой заброшенной беседке возле пруда. Дождь всё ещё шел, но явно подходил к концу, шлёпая по листве редкими каплями. Голова была на удивление легкой. Бьякуя не сразу осознал, что острой, тянущей, разрывающей на мелкие части боли больше нет. Он поднял правую ладонь и долго держал её раскрытой перед глазами – кожа всё ещё хранила ощущение прикосновения детских пальцев. Стараясь не думать ни о чём, Бьякуя перевел взгляд на проглянувшее сквозь грозовые тучи небо, стоявший в зелени сад и отражение всего этого в глади пруда. Он в кои-то веки позволил себе прислушаться к самому себе: на душе было удивительно спокойно и грустно. Но как-то очень по-светлому грустно. В том, что увиденное сном не было, он ни капли не сомневался. Глядя на проблески в облаках лазурно-голубого, удивительного летнего оттенка неба, он прошептал:
- Любовь моя... и Радость моя... Мы с вами обязательно встретимся...
*- сезон дождей длится в Японии примерно с середины мая по середину июня, как правило совпадает с временем цветения сливы, потом сакуры и тд.
И если кто не помнит - Хисана умерла как раз в это время или чуть-чуть раньше.
**- допускать, разрешать, идти на поводу
***- так в Японии называют время цветения сакуры. Ну, начинается всё со сливы, но опустим этот момент, уж больно символика хороша )))
****- вежливая, более официальная форма приветствия в Японии, эквивалентная нашей: «Здравствуйте, отец»
И хоть этот арт подходит по смыслу, но арт Tovik просто шикарен
Тот самый арт Tovik